Симулякр пишет. Ziemniak
Мы все выкидыши постмодернистской культуры. Но нам это нравится. Брестский писатель Никита СИМУЛЯКР начинает литературную рубрику на Літарах текстом «ziemniak»
— Токен, принеси бас-гитару!
— У меня нет бас-гитары.
— Ты же черный, у тебя в подвале есть бас-гитара!
[Токен с удивлением обнаруживает бас-гитару у себя в подвале]
— Токен, сыграй че-нибудь!
— Я не умею играть на бас-гитаре.
— Ты же черный, ты умеешь играть на бас-гитаре!
— Меня тошнит от твоих стереотипов!
[Токен, пытаясь взять пару нот, с ходу проигрывает сложную бас-партию]
(из м/ф «Саус Парк»)
Ян Ярославович Тишкевич – концентрация «белорусского». Преподает (и весьма успешно) белорусский язык в белорусском же вузе (БГУ, естественно), все свое свободное время отдает делу благородному и достойному – возвращает согражданам своим нерадивым потерянную белорусами идентификацию, фундамент которой сильно пошатнула соседствующая Российская Федерация, не иначе как «своей территорией» и «малороссией» Родину нашу не именуя.
Как и любой другой скучный обыватель, пускай даже и уверенный в своей самодостаточности, имеет семью, состав которой исчисляется тремя живыми единицами – женой Василисой да двумя дочерьми: Олесей и Алесей. Родителей своих Ян Ярославович сильно любил и с почестями похоронил, когда те, практически одновременно, с миром почили, словно один не мыслил свою жизнь без другого (стоит отметить, что данное «происшествие» Ян Ярославович пережил стойко и почти хладнокровно, свято веруя, что в той, божественной Беларуси, предкам его будет если не лучше, то уж по-крайней мере не хуже).
По божьему веленью, по чиновничьему хотенью случилось так, что личное присутствие нашего героя потребовалось в соседской «ворожьей и шляхетской» Польше, где, тем не менее, и порядочные люди существовали: в прекрасном городе Вроцлаве какой-то из белорусских центров (сплошь состоящий из поляков, правда) задумался таки об истории соседнего государства и о ее, соответственно, незнании, ибо ассоциативный ряд, всплывающий в голове у любого поляка при упоминании слова «белорус», был довольно краток и исчислялся всего тремя словами – «виза за покупками». Фонетическое созвучие этих слов в сердцах белорусов отзывалось теплом и нежностью.
Однако Ян Ярославович, с переменным успехом прожив на матушке-земле ни много, ни мало сорок два года, так и не удосужился побывать за границами собственного государства, считая все территории, располагающиеся к западу от «голубоокой» оплотом капитализма, разврата и пошлости, поборником которых мнил себя, сколько помнил.
И все же долг – чувство неискоренимое, в самом сердце белоруса укрепившееся; да и близнецы давно соблазняли папу на предмет покупки планшетов, стоимость которых в Польше, как известно, на порядок ниже (что Ян Ярославович, ярый противник капиталистически настроенной экономики, объяснял тем, что «качество ихней продукции забугорной хуже, чем у белорусских аналогов!» Тезис этот, правда, представлялся довольно сомнительным, ибо еще не пробил тот час, когда «Горизонт» посмеет осчастливить нас линейкой современных планшетников).
Тем не менее, собрав вещи, жизненно необходимые в командировке (Библия на белорусском, молитвослов на том же и несколько романов Короткевича), Ян Ярославович отправился в аэропорт, откуда должен был отлететь прямиком во Вроцлав.
Удобно устроившись в кресле самолета «Белавиа», тут же отказавшись от предлагаемого обеда, в состав которого входили ненавистные националистически настроенному желудку Яна Ярославовича «заморские гамбургеры», главный наш герой мирно погрузился в царство Морфия, и на этот раз встретившего его чудными видениями.
Снились Яну Ярославовичу обе его девочки, резво бегущие по ржаному полю, поющие неизменную «Купалинку», собирающие неувядающие венки из полевых цветов. Блаженная улыбка, не покидавшая уст Яна Ярославовича во все время глубокого сна, привычного в самолетах, вызывала небольшие подозрения у его соседей, наталкивая тех на мысли толка довольно сладострастного. Ну да бог с ними, окаянными!
Пробудился Ян Ярославович аккурат для того, чтобы успеть ознакомиться с прелюбопытнейшей статьей, напечатанной в «Аргументах и фактах» – бесплатно раздаваемой в самолете газете (свежесть которой казалась весьма сомнительной). Статья эта название имела «Русский медведь», и, как и сказано ранее, великое множество интересной информации в себе содержала.
«Иван Михайлович Сидоров, гражданин Москвы, по профессии – преподаватель географии, по призванию – путешественник, да и просто добрейшей души человек задумал несколько недель тому идею интересную и опасную: путешествие в Америку на автомобиле. А так как Иван был человеком дела, то тут же мысль свою в жизнь и претворил, загрузив машину необходимыми продуктами, навигатор нужными картами, и отправившись покорять сначала европейские, а затем и американские дороги.
В европейской части пути проблем с машиной у путешественника не возникло (что лишний раз доказывает качество продукции отечественного автопрома, ведь в свой вояж Иван отправился на «Ладе Калина»), однако по прибытии в Новый Свет, практически сразу после схождения с атлантического парома соотечественнику нашему пришлось совершить непреднамеренную остановку, в ходе которой он и узнал, что верный конь его железный все же не выдержал огромных нагрузок и дал сбой – аккумулятор разрядился.
Тем не менее, Иван Михайлович докатил свой автомобиль до ближайшего здания, на первый взгляд показавшегося фермой. Табличка на входе подтвердила ожидания: «Фермерские угодья Сэма Уошингтона».
Дальнейший рассказ пойдет от лица непосредственного участника событий – Ивана Михайловича Сидорова, спасшегося практически чудом.
«Ну так пошел я, значит, на ферму эту, а оттуда мне навстречу – мужик, крепенький такой, в этом, как его? Комбинезоне джинсовом, с лопатой в руке. Я и говорю ему:
– Хэллоу, май френд, ай нид хелп!
Ответил он мне тогда солидно, конечно – как огрел меня лопатой по башке! Ну и отключился я, естественно.
Очнулся в клетке уже, выставленной на заднем дворе. Фермер этот, увидев, что очухался я, в дом-то зашел, да с балалайкой – русской, настоящей, я еще удивился тогда – и с бутылкой водки сразу и вышел.
– Тэйк ит, – говорит, – энд юз фо дэстинейшн. Ю ноу, вот ай мин, – и дает мне, значит, принесенное.
Я, ясное дело, поначалу отказываться стал, однако Сэм – а это был именно он – тут же схватил свое орудие, с которым я уже свел свое знакомство, так и перестал я артачиться, забренькав на балалайке да водочку с горла попивая. Фермер смотрел на меня и от радости щерился.
Дальше, стало быть, и того хуже – посадил меня в фургон да по всем ближайшим городам и весям возить меня стал, детишкам и взрослым показывая, приговаривая:
– Тру рашн бэар, е!
Слава Богу, забрел он как-то со своим представлением в поселение эмигрантов русских, которые и спасли меня, позвонив в полицию. Оттуда передали меня посольству, а уже потом отправили домой. Машину, гады, так и не вернули!»
Вывод из этой жестокой, но в то же время весьма поучительной истории напрашивается сам собой: система образования нашего государства должна гораздо больше внимания уделять непосредственно произношению иностранных языков. С целью усовершенствования подобного рода программ министерством образования уже выделены субсидии».
«Жуть какая, – подумал Ян Ярославович, откладывая газету. – А впрочем, поделом им, опричникам поганым!»
Самолет благополучно совершил посадку во Вроцлаве. Сойдя по трапу, Ян Ярославович осознал, что часом ранее, отказавшись от обеда, подписал своему желудку приговор на неопределенный срок: тот уже завел свой мотор и звуки издавал беспощадные. К счастью, за долю секунды срок приговора стал вполне определенным, так как увидел Ян Ярославович прямо перед собой лоток с жарившейся картошкой, так милой белорусскому чреву. Туда и направился.
За незначительный отрезок времени, проведенный в пути к спасительному картофельному оазису, герой наш успел заметить странную особенность: поляки, встречавшиеся ему по пути, все, как один, смотрели на него либо с нескрываемым удивлением, либо с плохо скрываемым страхом. Однако считая эти взгляды исторически обоснованными да делая скидку на свой на предельной громкости урчащий желудок, Ян Ярославович на эти взгляды внимания не обращал.
На подходе к лотку Ян Ярославович дал отмашку своей мозговой деятельности, целью которой стало сопоставление белорусского языка с польским (которого он не знал, и, кроме того считал беспардонным и неудачным плагиатом своего родного языка), с последующим речеизвлечением высказывания более или менее ясного.
Однако высказаться наш герой не успел, так как, вовремя заметив хищный взгляд продавца и руку того с ножом, уже прошедшую половину пути до его, Яна Ярославовича, тела, бросился вприпрыжку, куда глаза глядят. Глаза его глядели на типичный домик при аэропорте, жители которого, наверняка, не иначе как криком друг с другом не изъяснялись, а телевизор смотрели на максимальной громкости.
Обезумев от страха, Ян Ярославович дернул дверь, оказавшуюся открытой, и попал в помещение, практически не отличавшееся от любой белорусской квартиры. Отчасти от ужаса, отчасти от отдышки Ян Ярославович так и не смог вымолвить ни единого словечка, хотя хозяйка квартиры уже вышла откуда-то слева и теперь с недоумением взирала на неожиданного гостя.
Но удивление ее быстро исчезло, и, ласково улыбнувшись, она повела нашего героя – все еще пребывающего в состоянии перманентной немоты – туда, откуда сама минуту назад вышла. Комната оказалась кухней, где хозяйка тут же поставила на огонь сковородку, готовясь, видимо, что-то жарить.
«Дети голодные, небось», – только и успел подумать Ян Ярославович, а в следующую секунду мысль его поимела совершенно иной характер – хозяйка, обернувшись к Яну Ярославовичу лицом, держа в руке уже знакомый ему острый и опасный предмет, медленно пошла на гостя, не забывая, конечно, вожделенно на того поглядывать.
Враз опомнившись, Ян Ярославович опрометью выскочил из недоброжелательного дома, благо что дорогу до двери все еще помнил. Выбежав на улицу, вне себя от страха, Ян Ярославович приметил полицейского, стоявшего в некотором отдалении.
«Боже мой, этому дурдому сейчас придет конец!», – думал наш запуганный герой, подбегая к полицейскому.
– Хэлп! – заревел Ян Ярославович, вспомнив единственное английское слово, которое знал.
– O mój Boże! Mówiący ziemniak!* – воскликнул в ответ полицейский и был таков.
* О Боже, говорящая картошка! (польск.)
