Из твиттера  LITARY

Лекция Светланы Алексиевич прямо сейчас https://t.co/f6NONb5WUR pic.twitter.com/ya3gAXocM5

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

Шведский такой классный :) А Светлана так улыбается! У нас мурашки, а у вас?

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

Светлана пару лет назад выступала в #brest_by на Днях шведской и белорусской литературы #nobelrazam Удивительная она, настоящий писатель

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Мой путь на эту трибуну был почти 40 лет. Много раз я была потрясена и испугана человеком» #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

Лекция такая лекция. Живого бы слова, а? Будет в четверг на вручении, надеемся. #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Человек, один человек. На самом деле в нем все и происходит» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Меня интересует история души, то, что большая история обычно пропускает» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Все-таки я волнуюсь» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam еще бы, у нас вообще все волнуются сейчас

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«После вашей книги никто не пойдет воевать — говорил мне цензор» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam Прекрасна такая книга!

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«До Афганистана я верила в социализм с человеческим лицом, но достаточно один раз увидеть…»#NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Я хотела бы написать о человеке, который не может выстрелить в другого. Где он? Я его не встретила» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Меня спрашивают: Почему вы все время пишете о трагическом? Потому что мы так живем» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Раньше мир делился на тех, кто сидел и кто сажал, сегодня — на славянофилов и западников» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

«Коммунизм не умер, труп еще жив» #NobelPrize #НОБЕЛЬРАЗАМ #belnobel #nobelrazam

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

Бурные аплодисменты Светлане Алексиевич #NobelPrize#НОБЕЛЬРАЗАМ#belnobel#nobelrazam хлопаем все

— LITARY (@litarymag) 7 декабря 2015

Полный текст лекции тут

Новая творческая организация стала для брестских молодых талантов хорошей возможностью реализоваться. Первая встреча на «Бульваре» прошла в библиотеке имени Пушкина с приглашенным гостем – ведущей радио Алиной Лапиной.

Пока все доходят и усаживаются на свободные места в зале, микрофон «свободен»: каждый может в него зачитать свои стихи. Всем любителям поэзии дается карточка для голосования. И только одна из них с обратной стороны с хештегом #добро. Пожелание удачи от обладательницы такого билетика и открывает вечер.

[See image gallery at litary.net]

Первая на поэтической сцене – Мария Бугаева. Ее стихи – поток занимающих мыслей, бесконечных внутренних переживаний, где-то и борьбы с собой. Особенно внимательно зал вслушивается в «Гиперболу». А «Эльф» оставляет за собой цепь вопросов. Почему эльф, что связано с этим? Маша отвечает просто:

Люблю сказки.

Если предыдущая конкурсантка ни капли не волнуется, то сменяющий ее Влад Чинин переживает на протяжении всего вечера больше всех. Чувствует ответственность перед публикой?

…И страждущим покоя желаю умереть.
Насытить легкие водою.
И девственное тело сжечь.
Расправить крылья над обрывом.
И сузить виселицы нить.
Глотнуть отравы, чтобы сразу свои мучения убить.
Изрезать вены поперек, ведь так хотим мы жить.
На людях, вызывая…
Себя несчастной жертвой окрестить.
Рвануть под поезд поскорее.
Иль с башни сигануть нырком.
Быстрее бы, быстрее бы, в небытие, в родильный дом.

[See image gallery at litary.net]

Юлия Юровских – самая взрослая из читающих. Это понятно по хорошей дикции и, конечно же, по главному герою ее стихов – сильной мудрой женщине. После выступления Юлии прозвучал вопрос из зала: много ли самой ее в стихах? Ответ удивил всех: «Малая часть, к счастью. Но то, что в стихах практически нет меня, не значит, что я вас обманываю».

Написано специально для «Бульвара»:

а потом тебя, настоящую, не спасут ни лечебные строчки, ни крепкий надежный щит,
когда с сердцем живым да на самый жестокий суд он отправит тебя. и предательски замолчит.
поначалу все будет трепетно: чуть жива, ты утонешь в его глазах, что синее синего.
как он ласково заплетет тебя в кружева. как безумная нежность сделает вас бессильными.
как на кончиках пальцев колкость и холодок. как внутри застревает дыхание, словно сгусток,
если он прикасается к шее и целует тебя в висок.
…просто высшие из существ…величайшее из искусства…
вдруг захочется так бессовестно-жадно – жить. сердце полнит любовь бесконечно животворящая.
вот тогда этот мальчик достанет свои ножи, чтоб проверить, насколько живая и настоящая…
он задумает сверхжестокий эксперимент: сколько вытерпишь, сколько вынесешь, сколько стоишь…
как искусный хирург, он сожмет в руках инструмент, чтоб достать из тебя что-то важное и святое.
он вонзится в тебя самым острым из острых жал. не поможет потом бальзам из лечебных строчек.
безупречный охотник наточит скорей кинжал, чтоб проверить, насколько живее обычных, прочих…
он проникнет в тебя аж по самую рукоять. будет липко внутри, оглушительно и пьяняще.
и потом тебе, моя девочка, не унять эту рану внутри, раскаленную и саднящую.
чем живей ты, тем интересней тебя распять.
помни, милая, это и бойся себя, настоящую.

У одного из организаторов встречи Игоря Рубцова сегодня день рождения. Он зачитывает отрывок из своей прозы и получает самые громкие и долгие аплодисменты.

После такого трудно удивить, но я попробую…

Этими словами начинает выступление самая молодая участница конкурса – Мария Годуйко. Она очаровывает всех своим звонким милым девчачьим голосом и подачей коротеньких заводных стихов.

[See image gallery at litary.net]

Сегодня на «Бульваре» дебютирует экспериментальная группа «Сирень» с песней «Будь со мной». Ребята предупреждают: «Не в обиду тем, у кого есть музыкальное образование». И группа принята на ура!

С больным горлом, за час до встречи дописав стихотворение, выходит на сцену Карина Казарян. В начале своего выступления она так же, как и все, читает свои  произведения. А последние из них запевает под гитару. Даже просто смотреть исполнение под музыку – одно удовольствие, а еще и слушать!

[See image gallery at litary.net]

Выступления окончены. Главный приз – печатную машинку «Любава» – по итогам зрительского голосования«Бульвар» отдает Юлии Юровских.

[See image gallery at litary.net]

Следующая встреча на «Бульваре» запланирована через месяц. 

Фото автора

Встреча, организованная журналом LITARY, состоялась 22 февраля «Прасторе КХ». Дима лично встречал гостей и приглашал занять место в зале.

Читая стихи, поэт часто пояснял их, рассказывал истории из собственной жизни, дарил открытки за лучший вопрос и все время повторял: «Давайте поговорим!», приглашая зрителей быть соавторами этого вечера.

Прозвучало множество интересных ответов: о вдохновении, женщинах, поэзии, культурной столице. Это был теплый и уютный вечер, казалось, что все мы собрались как старые добрые друзья у Димы дома, где он угощал нас своими стихами.

Интервью получилось коллективным, большинство вопросов прозвучало из зала, на некоторые Дмитрий ответил после выступления.

 О себе 

— Почему ты выбрал псевдоним Ветер?

— Это не я выбрал. В детстве у всех были клички, мне было 12-13 лет, когда кто-то назвал меня Ветер. И с этого все пошло. Ветер, Ветреный, Ветерок. 

— Где ты учился и кто ты по образованию?

— Я учился в Минске, есть такой «Государственный технологический колледж», я туда поступил в 2009 году, учился и окончил его со специальностью фотографа. Теперь я профессиональный фотограф 5-ого разряда. Сейчас учусь в Академии искусств на кинооператора.

— Есть ли у тебя поэты кумиры?

— Одно время это было Есенин, но я плавно от него отошел. Сейчас мне нравится Борис Рыжий, Цветаева, немного Маяковский. Из современных поэтов — это Ирина Астахова.

 О Бресте 

— Ты из Бреста. Что для тебя значит этот город?

— Я очень люблю Брест. Но я немного переживаю за его творческое состояние, потому что здесь проводится очень мало мероприятий. Я вижу Брест творческим, и я хочу чтоб он таким был, но, к сожалению, это не всегда так. Не все творческие инициативы поддерживаются. Например, даже когда я сказал, что буду читать стихи, у меня спросили: «Какие стихи? Ты о чем? Тебе нужно найти нормальное занятие. К тебе никто не придет». Вот такое отношение. Мне иногда даже немного страшно говорить о том, чем я занимаюсь.

— Ты основатель проекта «Стихи на Советской»?

— Да, это было давно, три года назад.

— Планируешь продолжать?

— Нет, мы закрыли его, трудновато проводить. Но сейчас есть девочка — Юля Козел. Она решила возродить эту идею и проводит вечера в кафе «Paragraph». Проект называется «Город читает». Так что, кто интересуется поэзией, может приходить туда.

— Почему ты так долго не выступал дома, в Бресте?

— Я очень боялся читать в Бресте, потому что мне казалось, что у меня должен быть какой-то уровень, чтобы я мог вам что-то донести. Я должен был, как минимум, научиться читать то, что я пишу. Это тоже не так просто.   

В Бресте я очень боялся сегодняшней встречи, так как я должен дать вам самое лучшее, что у меня есть.

— А как насчет того, что родные стены помогают?

— Не знаю, мне проще читать людям, которых я не знаю, в других городах.

— Ты переживал, что сегодня никто не придет, тогда кто все эти люди? Почему их так много?

— Есть знакомые, есть друзья. Мне кажется, что все, кто пришел сегодня — все друзья. У меня спросили: как вы относитесь к своим поклонникам? Я не считаю, что есть вообще такое «поклонники». Я со всеми нормально общаюсь и не пытаюсь отгородиться.

Мне хотелось бы, чтобы в Бресте такие встречи проводились чаще, люди узнавали и приходили. И чтобы это было бесплатно. В этом году Брест объявлен культурной столицей, и нужно, чтобы больше проходило культурных событий, поэтических вечеров. 

…человек — он создан чтоб светиться!
и показывать дорогу остальным.
есть искра — надо искриться,
освещая ежедневный дым.

Дима Ветер

О творчестве 

— Ты печатаешься где-нибудь: газеты, журналы?

— Нет, мне лень (смеется). Моя самовлюбленность заключается в чем-то другом, а насчет творчества я объективно себя оцениваю. Иногда мне пишут: «Давайте мы вас опубликуем», я отвечаю: «Да, конечно». 

— То есть ты передаешь своим друзьям заботу о своих публикациях?

— Мои друзья ничего не понимают в поэзии (смеется). Мне позвонила девочка на днях и предложила стать мои менеджером. Я спросил, чего она хочет, она ответила, что я  готовый продукт и она хочет устраивать вечера с платным входом. Для себя она хочет 20 или 30 процентов. А я стараюсь бесплатно делать. По Беларуси это почти всегда бесплатно.

— Когда выйдет сборник твоих стихов?

— Никогда (смеется). Это дорого, а денег нет. Я жду, что кто-нибудь придет и скажет: «Дима, давай сделаем сборник».

— Как ты относишься к своему творчеству?

— К своему творчеству я отношусь равнодушно. Мое любимое стихотворение: «Мне кажется я не люблю тебя…» 

Не всегда можно заметить какой-то другой смысл, который видят другие люди. Например, в одном из моих стихотворений я пишу: «Отчего тосковать по тебе, КОЛЬ давно я тебя не целую…» И кто-то пишет: «А кто такой Коля?» (смех)

А вот это стихотворение для меня очень необычное, мне кажется я вложил в него много смысла: «На юге всегда теплее…»  

— Тебя ранит критика?

— Да. Я прекрасно знаю, что в моих стихотворениях не так. Я мог бы написать лучше, знаю, что их нужно редактировать, чего я не делаю.  Критика — это напоминание о моих ошибках. Меня это не то чтобы ранит, просто это как, например, когда ты знаешь, что сейчас пойдешь ставить чайник, и к тебе приходят и напоминают: «Иди, поставь чайник! Иди поставь чайник!», а ты: «Я ж уже иду ставить чайник, все, сейчас пойду».

— У тебя есть такие стихотворения, которые адресованы только одному человеку в этом мире и ты кроме него никому их не показывал?

— Нет. Мое «личное» давно стало публичным. Зачем? Ведь ты поэт…

— Кто в тебе живет больше: фотограф или поэт?

Поэзия это жизнь, а все остальное хобби.

 О поэзии

 — Ты пишешь взахлеб или сначала вынашиваешь идею?

— Есть стихи, которые взахлеб, есть, которые пишу несколько лет.

— Есть ли у тебя муза?

— Муза для меня — это совокупность людей, с которыми я общаюсь, я черпаю вдохновение из общения, из разговоров.

— Как ты к прошлому относишься? Ты пишешь стихи уже много лет, может быть у тебя есть такие, которые ты удалил или решил со временем никому не показывать?

— Есть. Все, что я вам сегодня читаю — это меньше половины того, что у меня есть.

-Было ли такое, что ты писал стихи, читал их когда-то, а потом удалял?

-Да.                

— Как ты считаешь, что такое поэзия сегодня и какова роль поэта в современном мире?

— Я не знаю. Я не видел не разу ни одного живого поэта. Нет, вру. Наверное, Ирина Астахова —это для меня символ настоящей женской поэзии.

Поэзия в современном мире? Сейчас очень сложно отличить настоящую поэзию от коммерческой, много людей сейчас зарабатывает на этом деньги.  Я не скажу, что это прекрасно, таких поэтов пиарят грамотно, и они выступают за деньги. 

О прозе 

— Пишешь ли ты прозу?

— Да, пишу. На моей странице есть тексты. Но я пишу очень странную прозу. Сейчас я хочу написать рассказ про коня, который жил в квартире и потом его сбил трамвай. Начинается все с того, как пожилой человек смотрит в окно, а там проезжает трамвай, и этот человек плачет. Конь жил у него в квартире.

Есть и про любовь что-то… Я пишу про все. 

О музыке 

— Я знаю, у тебя есть музыкальный проект — группа «Сирень». Кому посвящена песня «Я решил проблему?» из этого проекта?

— Да, есть группа «Сирень». Я начал заниматься музыкой, но у меня ничего не получается. Только получается у Миши и у Игоря. 

— Очень хорошо спели, правдиво.

— Накипело (смех). 

О городах 

— Скажи, пожалуйста, какой город, который ты посетил, тебя больше всего вдохновил?

— Питер. Я был там два раза. Первый раз я приехал туда, но ничего не помню (смех). А уже второй раз я ездил туда выступать и пробыл там неделю. Обошел весь Питер. Мне очень понравилось. В Москве совершенно другая атмосфера. Еще понравилось читать в Киеве, там тоже было здорово.

— А если бы тебе предложили читать стихи в Европе, в какую страну отправился бы?

— А мне уже предложили. В Берлин и Прагу.

— Это предложения, а на выбор, сам бы ты куда поехал?

— Да никуда, наверное. Приглашают — еду. Нужно начинать поближе, с Польши например. До Варшавы никак не доеду. Сейчас я работаю, и поэтому нет времени совершенно. Например, сегодня, до поэтического вечера, мне дали задание фотографировать Масленицу в парке. Времени не особенно много.                                         

Комментарии гостей

Было интересно послушать. Мне нравятся такие вечера. Стихи Димы мне понравились, тронули и оставили много мыслей для размышления». 

«Я пришла на вечер, потому что увлекаюсь поэзией и потому что творчество Димы Ветра давно читаю. Являюсь его «поклонницей», правда он не любит это слово. Мне очень нравится то, что большинство его стихотворений тоже отражают какие-то части моей жизни».

«Давно мечтала встретиться с Димой, но, к сожалению, он бывает только в Бресте и Минске, а я живу в Гомеле, поэтому у меня не было возможности увидеться с ним. А сейчас так получилось, что я вовремя увидела афишу и вырвалась сюда». 

«Диму я знаю довольно давно. Я очень люблю поэзию, творчество разных поэтов. Дима привлекает своей особенностью и изюминкой в стихах. При прослушивании Диминых стихов в зале много людей, но при этом такое чувство, что тет-а-тет». 

…Время пролетело незаметно. Все стихи были прочитаны, все открытки «Важного Гуся», нарисованные брестской художницей Анной Редько, подарены. Вручая одну из них девушке из зала, Дима произнес, цитируя текст открытки: «Аднойчы, раптоўна, назаўжды!» Листы со стихами Дмитрий раздал гостям, а на некоторых, по желанию обладателей, оставил автограф.

Вечер вышел теплым и добрым. Пришедшие были поражены искренностью и душевностью стихов Димы Ветра.

Фото: Катя Коваленко
Еще фото и видео здесь

Главред отчего-то решил, что под материалом о еще не состоявшейся, но уже вызвавшей вселенский резонанс презентации должны стоять именно мои инициалы.

«Ты молод, тебе наверняка будет интересно!» — заявил он мне безапелляционно, с присущим пожилым людям неведением тем и явлений, интересующих умы моих соучастников по поколению. «Pineapple, как никак! У самого, небось, пятая модель?» — молодецки (так ему, по крайней мере, казалось) подмигнул он своим заплывшим глазом, закончив отнюдь не выдающуюся ни формой, ни содержанием речь.

Однако не прошло и трех дней – ваш покорный слуга услужливо сидел в павильоне, арендованном для презентации, протирая свой собственный зад и казенные штаны (нашему газетному магнату иной раз в голову приходят «замечательные» мысли, идея с журналистской униформой считалась одной из самых безобидных).

Публика, как водится, собралась разношерстная – в непосредственной близости от меня восседала «писчая» братия, пришедшая организованным табуном заблаговременно (в отличие от вашего покорного слуги), руководствуясь, видимо, какими-то только им известными принципами так называемой «журналистской этики». Имелась в небольшом количестве и «яппи-прослойка» — сегмент молодых людей, считающих себя вершителями судеб мира сего, на самом же деле имевших влияние лишь на офисные кружки с налитым в них офисным же кофе. А впрочем, не трожь — вонять не будет. Поэтому и зевак, представляющих большинство собравшегося populi, единственным существительным да причастным оборотом и опишу.

За кафедру тем временем практически с небес «спустилось» триединство:  ведущий, шоумен и первооткрыватель мероприятия (божественного в нем, правда, было с гулькин нос – только курчавая жиденькая бородка могла с натяжкой сойти за признак богоизбранности). На сей раз ведущим стал владелец компании Pineapple собственной персоной, чем еще раз подчеркнул важность события, ради которого все мы и собрались здесь.

— Дорогие друзья! – общепринятое начальное обращение, насквозь пропахшее псевдофилантропическим душком, продолжение обещало скучное и приторное. – Все вы прекрасно знаете, кто я такой и интересы чьей компании представляю.

Сегодня мы собрались здесь для того, чтобы в очередной раз удивиться, и, я бы даже сказал, воздать дань техническому прогрессу.

Как вам всем наверняка известно, компания наша занимается изготовлением высокотехнологичной продукции, количество пользователей которой давно перешагнуло восьмизначный рубеж, за что и не устаю благодарить вас, друзья. Однако в данный момент речь идет не столько об отменном качестве нашей продукции, о котором четко свидетельствует количество наших продаж, сколько о новаторском подходе. Все течет, все меняется – сказал кто-то из великих, не помню, к сожалению, кто именно, и оказался прав! Конечно же, создать искусственный интеллект нам не под силу – пока! – однако мы семимильными шагами проходим тот путь, который еще несколько лет назад казался всем  нам непреодолимым.

Итак, прошу любить и жаловать – Pineapple 6!

На первый взгляд, аппарат ничем не отличается от предыдущей модели, однако, взгляните сюда – нет, дорогие друзья, эта не вторая внешняя камера, которая, кстати, была бы не менее актуальна и уместна, нет; вы видите перед собой высокочувствительный датчик, умеющий работать с памятью вашего головного мозга, а также с неким органом человеческого тела, имеющего дело с чувствами и эмоциями. Не стану вдаваться в нейрохирургические подробности – конференция с представителями данной отрасли науки запланирована на завтра, и все желающие могут во всех подробностях услышать все там.

На самом деле, все гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд. Представьте ситуацию: звонит вам, скажем, приятель, постоянно требующий у вас денег в долг. И чтобы вы думали? Датчик, покопавшись, как говорится, в закромах вашей памяти, идентифицирует ваше отношение и чувства, испытываемые к звонящему, и вибросигнал будет исходить не от самого телефона, как было раньше, а от вашей же… печени! Ведь друг-то ваш «в печенках уже сидит», ха-ха! Соответственно, входящие звонки близких вам людей теплой и нежной вибрацией отзовутся в вашем сердце, а жаждущие общения с вами коллеги по работе или учебе удостоены будут вибросигналом в районе вашего мозга – ведь именно с этими людьми вам чаще всего и приходится запускать могучий мотор вашего интеллекта.

Вполне естественно, что многим наше нововведение покажется сущим пустяком, ненужной безделушкой – что ж, и это мнение имеет место быть. Однако мы склонны рассматривать изобретение новой технологии в контексте технического прогресса, о котором уже говорилось выше, в конце концов, именно «совокупление» идеального – чувств и эмоций, испытываемых нами по отношению к окружающей действительности, а точнее к людям, составляющим непосредственный костяк последней, – с потрясающим техническим оснащением вскоре и приведет нас к выше обозначенному идеалу – искусственному  интеллекту.  Ведь, как известно, к покупке нашей продукции мы не принуждаем никого – вы сами делаете свой выбор – позволю себе заметить, правильный – в пользу качества, новаторства и удобства. Благодарю за внимание.

«Уважаемая и горячо любимая мной редакция «Мегаполиса»! Пишу вам с просьбой, сути которой я и сам до конца не понимаю, надеясь лишь на вашу прозорливость.

Видите ли, живу я на периферии, богатств материальных практически не имею – так, на пропитание да на учебу. Однако речь сейчас не о моем плачевном финансовом состоянии, хотя и о нем я в иной раз поговорил бы с удовольствием.

Все мои товарищи, друзья и подруги, давно уже имеют Pineapple пятой серии, я же который год хожу со старенькой Lokia. Но ближе к делу. Скопив энное количество денег за определенный, довольно продолжительный, надо отметить, срок, вознамерился было я купить себе «пятерку». Однако, приехав в городской магазин, увидел я новинку от той же компании, продавец, завидев меня, тут же принялся восхвалять достоинства новой модели, не забыв упомянуть и о «потрясающей технологии» (ну да вы знаете о ней, у вас и материал был, с коим я позже и ознакомился – великолепно написан, между прочим!) В общем, купился я на все эти байки да на акцию, сулившую солидную скидку.

И знаете, что?!

Отныне каждый звонок, что поступает на мой новый телефон, заставляет вибрировать, как бы это выразиться помягче… мою пятую точку, если вы понимаете, о чем я!

Кто бы мне не позвонил – девушка, друг, подлый завистник Ник – любой звонок отдается вибрацией лишь в моей филейной части, о которой в инструкции ни слова ни сказано!

Не знаю, в вашей ли компетенции решать подобные вопросы, но все же сердечно прошу – сделайте что-нибудь! Ехать еще раз в город мне не с руки, да и денег нет, а жить с постоянно вибрирующей задницей – так себе удовольствие! Заранее благодарный, преданный вашей газете, Кир».

Закончив читать письмо, я поднял глаза на главреда, ожидая увидеть в его дряблом лице если не удивление, то, как минимум, усмешку. Однако старый черт превзошел все мои ожидания, поманив меня пальцем, так и не проронив ни слова. Удивляться пришлось мне: заглянув в приветливо открытый рукой главреда ящик его собственного стола, я узрел там несколько стопок писем, заботливо перетянутых резинкой.

— И таких вибрирующих жоп у меня – около сотни, — без тени иронии сказал мой начальник, обведя рукой эпистолярное богатство, – а ведь аппарат-то только два дня назад в продажу поступил! Готовься, студент.

Встреча пройдет 22 февраля в «Пространстве КХ» (ул. Халтурина, 2/1)

Начало в 18:30

Вход свободный

Новости: Дима Ветер. Брест. Поэзия.

Виктор Олегович слыл отменнейшим дворником. На всей территории подведомствованного ему района днем с огнем не сыскать работника коммунальных служб, хоть сколько-нибудь близко приблизившегося к мастерству этого санитара города.

С каким вдохновением Виктор Олегович приводил в порядок стройплощадку, закрепленную за ним документально! С какой любовью и кротостью подбирал он остатки скромных пиршеств необразованных строителей-молдаван, трудящихся на благо капиталистического общества! С волнением в сердце и золотом в руках Виктор Олегович ежедневно выходил на свой жизненно важный пост, пускай и не всегда в трезвом состоянии, но всегда лишь с чистыми помыслами! Власти города могли спать спокойно, зная, что территория, отведенная под постройку очередного гипермаркета, вычищена и вылизана с чувством осознания коэффициента полезного действия.

Андрей Алексеенко. Дворник, 2010 г

Еще в юности, будучи только-только закончившим школу желторотым юнцом, а по совместительству – абитуриентом, Виктор Олегович позволял себе заигрывания с восточной философией: все эти буддистские и даосистские учения казались ему настолько привлекательными, что мысль о поступлении на философский факультет не оставляла Виктора Олеговича в покое. Однако, последовав практичному совету практичного же отца, в то время работавшего слесарем, провинциальный философ поступил в местное ПТУ, не переставая, тем не менее, холить и лелеять мечту конечного воссоединения с Буддой, свято веруя, что тот принимает в свои божественные чертоги не только лысых монахов в оранжевых одеяниях, но также и простых сварщиков третьего разряда (именно эта специальность и была вписана впоследствии заботливой и волосатой рукой директора «хабзы» в диплом об окончании училища).

Но проживание в колоритной России не могло не оставить отпечаток: бабочка Чжуан-Цзы не желала сниться Виктору Олеговичу — если, конечно, не считать постоянно являвшуюся ему во сне бутылку водки неудачной метафорой Морфия. Таким образом, Виктор Олегович нашел себя в прагматичном экзистенциализме, идеально подходящем русскому менталитету. Труды культовых мыслителей этого учения (словно созданного для оправдания бытия русского человека), с которыми Виктор Олегович знакомился во время коротких перерывов между поисками работы, уверили его – жизнь бессмысленна в сути своей, определенной цели не имеет, а посему стараться вылепить из себя что-нибудь более менее стоящее Виктору Олеговичу расхотелось. Осмыслив все прочитанное, он устроился на работу дворником, считая, что заработка должно хватать лишь на вещи необходимые. В данном амплуа выступали у Виктора Олеговича две номинации – водка и закуска. Оклада дворника с лишком хватало как на первое, так и на второе – Виктор Олегович был в некотором роде счастлив.

Но сегодняшний день обещал закончиться мрачно – владелец строящегося гипермаркета соизволил явиться на объект, всем своим видом и поведением возмущая аскетичного Виктора Олеговича: нерусское лицо его являло окружающему миру гримасу непреходящей злобы, свиньи глазки без сомнения могли бы стать эмблемой скупости и жадности, а суетящиеся потные руки, постоянно находившиеся в движении, так и норовили дать Виктору Олеговичу подзатыльник, словно тому было семь лет и он только что совершил нечто ужасное.

— Ответь-ка мне, дворник, — вопрошал хозяин своим зычным голосом, — почему так грязно везде?! Я тебя спрашиваю!

— Так это, — невнятно отвечал Виктор Олегович, переминаясь с ноги на ногу, — рано еще, господин начальник, восемь часов стукнуло только. Я обычно часов в девять приступаю, когда рабочие уходят.

— И где же твои чертовые рабочие, дворник?! – кричал хозяин, обводя пустующую стройплощадку рукой. – Нет никого уже, а ты сопли жуешь! Я за что тебе деньги плачу, дед?! Живо! А с этими мордами молдавскими я еще разберусь, черти!

— Сию минуту все будет сделано, господин начальник! – подобострастно отвечал Виктор Олегович, думая, однако, совершенно по-другому.

«Чтоб ты сдох, филистер несчастный!», — мизантропическим вихрем пронеслась в голове дворника уже вербально оформленная мысль. 

В тот же миг хозяин стройки согнулся пополам, словно желая хорошенечко проблеваться, что и сделал спустя несколько секунд. Однако рвота его не напоминала ни последствия алкогольной передозировки, ни результат пищевого отравления – аккуратно, практически беззвучно выблевав собственные кишки и прочие органы, визуально незнакомые Виктору Олеговичу, начальник опустился в образовавшееся кровавое месиво.

«Что же это происходит такое?! – подумал ошалевший от увиденного зрелища дворник, — преставился, что ли?»

Подойдя к телу, Виктор Олегович убедился в том, что жизнь оставила начальника.

«Что же делать-то теперь?! – недоумевал он, нервно теребя воротник рабочей робы. – Милицию вызывать придется. О, легка на помине, стерва! Чтоб тебе пусто было, мусоровоз проклятый!» — в сердцах воскликнул Виктор Олегович, узрев приближающийся уазик – не забыл он о бесчисленных вояжах в районный вытрезвитель, казавшихся ему безосновательными.

Милиционеры, сидевшие в подъезжающей машине, вытянули шеи, высматривая стройплощадку. Видимо, почуяв что-то неладное, водитель повернул в сторону Виктора Олеговича, благо что тот, размахивая руками, всем своим видом давал понять, что требуется помощь.

Однако в ту самую секунду, когда ретивые защитники правопорядка уже готовы были выскочить из уазика, инстинктивно чувствуя премию, случилось непоправимое – врезавшись в невесть откуда взявшуюся на стройке бочку с бензином, патрульная машина вместе со всем своим человеческим содержимым взорвалась, повергнув Виктора Олеговича в еще больший шок.

«Интересная картина, — размышлял Виктор Олегович, уже порядком уставший думать, — все то, чему я даже в мыслях приказываю прекратить существование – уничтожается?! Требуется проверка, господа присяжные: желаю, чтобы стройка пропала!»

Услышав звук разрываемого воздуха, Виктор Олегович посмотрел вверх, успев заметить приближающийся метеорит, габаритам которого мог бы позавидовать сам Тесла. Соприкоснувшись с землей, космическое тело стерло с лица оной все строительные сооружения, с таким трудом возводившиеся в течение полугода работящими гастарбайтерами.

«Что ж это за мир такой?! – думал Виктор Олегович, созерцая последствия катастрофы, инициатором которой стал он сам. – Отныне каждый дворник имеет право вершить дела божественные?! Отныне мироздание может менять, как ему заблагорассудится?! Нет, все это мне не нравится! Я в таком мире жить не желаю!»

И теперь то, что лишь с натяжкой и по старой привычке можно было бы назвать Виктором Олеговичем, окружало лишь темно-синее небытие. «Быть может, поспешил я с выводами?», —осенило субстанцию, бывшую в свое время великолепным дворником. — Быть может, не только разрушение, но и созидание было подвластно мне?».

«*** тебе», — ответило небытие, поглотив вопрошающее без остатка.

«И приснится же чушь такая!», — пробудившись ото сна, подумал китайский пес по кличке Пиз-Дцы, почесывая свою пятую лапу.

Сегодня двадцать восьмое октября, а это значит, что по всем мною подписанным документам я должен лечь в больницу. Дело для меня стало обыденным и заурядным. Обычно, выходя из дома, я вспоминаю о всех тех вещах, которые забыл. В этот раз такого не случилось. 

– Ну-с, давайте ваши прививки. 

– Знаете, такое дело, у меня их украли… Нет, конечно, не вы! Поликлиника, где я лечусь. 

– Да что вы говорите? Ладно, с этим мы разберемся позже. Прописаны там же?

– Да, улица Ромашковая. 

– С кем живете, Дмитрий Николаевич? 

– С собакой. 

– С собакой? А мама, папа есть? 

– Есть. Я не знаю, где они живут. Отец где-то в другом городе, а мама с мужем на даче. 

– Так, я запуталась! Где живет ваша мама? 

– Пишите на Ромашковой. Так проще всем. 

– Женаты? 

– Хотелось бы. Но, к счастью, нет. 

– Хорошо, а на что жалуетесь? 

– Если быть достаточно откровенным – на не легкую жизнь. 

– Вы в порядке? 

– Я трезв, если вы об этом. 

Все обошлось. Меня отправили на пятый этаж. В обуви. Тапки я забыл дома. Мне, по правде говоря, повезло, потому что на шестом этаже лежали люди, которые пострадали от любви, а ниже – от грибка. Так что, я находился между двух огней, в палате номер девятнадцать, с простыми деревенскими мужиками. 

Смысл моего нахождения в больнице был прост – я хотел подумать о своем поведении, решить жизненно важные вопросы и залечить свое избитое сердце. Первые три дня я только и делал, что спал, на четвертый – читал Чехова, Ремарка и другую художественную литературу. Никто из четырех сопалатников не знал, как меня зовут, они вообще думали, что я немой:

– Что там интересное пишет эта Мария? 

– Да так, о любви. 

– О любови? Я тебе лучше сейчас такое расскажу, что не в одной книжке не прочитаешь. А книжка с рисунками? Я без рисунак не читаю. 

Мой новый товарищ начал рассказывать о том, как в своей деревне он спаивал бабу, а потом повел ее в общественный туалет, после чего, обычно, попадают на шестой этаж:

– Я, значит, с родителями живу и с семьей – жена, дети. К себе ее не поведешь, а она – в общежитии, туда дорога закрыта. Едрить ту Люся, куда идти? В туалет! Там поставил ее буквой «зю» и вперед. Помню, как ее провел к дому, как сам дошел – нет. Она на следующий день спрашивает было ли у нас что-нибудь, я говорю, что только ресторация. 

Не скажу, что я был удивлен его историей, скорее, деревенской простотой. Деревенские люди – совершенно другие и мне, городскому человеку, вряд ли удастся понять все тонкости их бытия.

В моей палате только и звучали, что разговоры об алкоголе, сале и бабах.

Один мужик даже перелил яблочный сок в бутылку и оставил бродить в тумбе. Назвал он данный напиток «Дрогичинским компотом».

Я, как истинный ценитель вин, пробовать отказался. Никто не знал о моих пристрастиях к алкоголю и табаку. Узнали только через десять дней, когда мои сигареты, увы, закончились. Интересное дело, до этого я никогда не курил в больницах, но теперь, казалось, сердце не выдержит. Закиснув, подобно «Дрогичинскому компоту», я стрельнул сигарету и пошел курить в туалет, в надежде, что я не встречу бога в лице Михаила Сергеевича, заведующего отделением и черта, в лице санитарки Ольги Федоровны. Второе страшнее. 

Единственным развлечением в больнице была игра в карты и разговоры о вечном. Играли всем отделением, конечно же, в моей палате. Играли на все: домашнюю еду, деньги, завтрашний обед, кто-то умудрился проиграть штаны. Я же не играл, потому что чересчур азартен и до сих пор не забыл историю о том, как мой дед проиграл в карты усадьбу. А вот разговоры о вечном мне были интересны всегда. Я удивлялся, как четыре человека в брестской областной больнице, в дерматологическом отделении, в девятнадцатой палате вот так вот просто решали проблемы мировоздания, геополитики и всех нуждающихся. Они напоминали некий совет старейшин, мудрый и непоколебимый:

– В Беларуси жить хорошо. И денег можно заработать, если захотеть, и дом построить! А Европу – под нож надо. Они там не люди, а черт знает кто. В больницу всех! Вылечить! 

– А Америка? С ума сошли! Сталина на них нет. 

– Слава Богу, что у нас все хорошо. Сыты, обуты, лечимся бесплатно.

Я тяжело вздыхал и повторял слова Семена: 

– Слава Богу. 

Кстати, о Боге. Однажды, мужик из соседней палаты, начал нам рассказывать о религии. Мол, в его деревне есть какой-то молитвенный дом, а все, что в нем происходит – вселяет в него ужас:

– Да это секта! По воскресеньям, у них собирается весь район! Орут какие-то непонятные слова, точно черти. Пройти страшно. Как-то подвозил бабку, так она сказала, что это благословение жить с ними на одной улице. 

– Ой, что ты всех под одну гребенку, – сердито сказал Иван и достал библию. – Я сам такой же! Просто есть разные ответвления! Не все орут, как черти! Другие – молятся, как люди. Вот у нас, в Кобрине, самый большой молитвенный дом в Европе. А про тех, что ты говоришь – это другие. Есть протестантизм – это баптисты, протестанты, католики… 

Тут я и заснул. Проснулся от того, что в палате стало жутко холодно. Странно – вечерние батареи выдавали только половину тепла, в отличие от обеда. И тут, конечно же, мне захотелось узнать причину:

– Мужики, почему не топят? 

– А ты что хотел, чтобы тебя кормили бесплатно, одевали, еще и топили? 

– Да что тут думать… – тоскливо произнес Василий. – Как только начальство уходит домой – котельня наполовину. Вот тебе и наука. 

Вчера к нам в палату заселили Валеру, восемнадцатилетнего пацана, на место выписавшегося алкоголика Анатолия. В больнице, кстати, в дерматологии, лежат в основном уголовники, алкоголики и лица без определенного места жительства. В общем, творческие личности. Так вот, этот самый Валера, очень боялся попасть в армию, поэтому его положили на обследование. Лечиться он отказывался – собирал таблетки под матрас и избегал процедуры. Мне он был неприятен, потому что как-то ляпнул что– то про мою собаку. Мол, дворняга, таких бить нужно. Идиот, в общем. А Игнат Петрович из соседней палаты, напротив – лечиться очень любил. Дилемма была в том, что он находился на лечении уже около трех недель, и врачи никак не могли понять в чем причина красноты, что равномерно окутывала его спину. Мази не помогали, капельницы тоже и уж тем более уколы. Игната Петровича, в прочем, ничего не смущало – он ел за двоих, спал за четверых, а говорил за целую палату. Но, как говорится, все тайное становится явным.

Походы на обед больше напоминали армию солдат, рвущихся в последний бой и, обычно, двери по всему коридору были распахнуты. В этот раз я решил не вести армию в атаку, а немного задержаться с томом Высоцкого. Дочитав до последнего предложения, я вышел на поле брани, медленно приближаясь к борщу и картошке. В одной из дверей, я увидел странную картину – какой-то старикашка ритмично и усердно терся о батарею. Приглядевшись, я увидел Игната Петровича. Игната Петровича и его таинственную батарейную болезнь. Через день его выписали – слухи в больнице разносятся быстрее, чем таблетки, а их нужно было пить три раза в день. 

В силу своего заболевания я очень много нервничал и переживал по поводу и без повода. Успокоительное мне давали только по вечерам, да и то в виде укола и сонливости, как побочного действия. Моя нервная система страдала от перевозбуждения, как, собственно говоря, и кожа. Поэтому при очередной раздаче таблеток я попросил успокоительное:

– Милейшая, прошу простить, но, может, у вас есть что-нибудь, чтобы спать хорошо, успокоиться? 

– Все вопросы к врачу. Выпишет – дам. 

– Ольга Федоровна, поймите, мне очень неспокойно! Слишком много энергии! Мне срочно нужно успокоиться! 

– Энергии, говоришь, много? Ладно, сейчас принесу таблетку. 

Наконец, за долгое время в больнице, ко мне отнеслись по-человечески, вошли в мое положение. Я с нетерпением ждал заветного лекарства. Через несколько минут открылась дверь, в ней стояла Ольга Федоровна, которая протягивала мне швабру:

– Курашов, вот вам таблетка от энергии! Помойте пол в туалете, а то там совсем закурено. 

Мою суетливость, как рукой сняло. Пол был вымыт, а туалетный подоконник украшала изящная пепельница, сделанная из «Белого золота», нефильтрованного. Кажется, все были довольны, а главное – успокоились. 

Краем уха, отдыхая после уборки, я услышал разговор сопалатников:

– Сема, так это что правда, что у тебя берут кровь из вены, а затем ее в задницу уколом загоняют? 

– Ага. Правда. Фильтруют. 

– Дааа, все у нас через жопу делается. 

В целом, я был всем доволен. Время прошло быстро и весело.

И лишь ошибка в табличке, что висела у меня над кроватью, напоминала мне о несовершенстве этого мира, правильно же через «о» – розетка.

Я на это и не сержусь – они ведь врачи, а не филологи. 

— Токен, принеси бас-гитару!
— У меня нет бас-гитары.
— Ты же черный, у тебя в подвале есть бас-гитара!
[Токен с удивлением обнаруживает бас-гитару у себя в подвале]
— Токен, сыграй че-нибудь!
— Я не умею играть на бас-гитаре.
— Ты же черный, ты умеешь играть на бас-гитаре!
— Меня тошнит от твоих стереотипов!
[Токен, пытаясь взять пару нот, с ходу проигрывает сложную бас-партию]

                                                                                              (из м/ф «Саус Парк»)

Ян Ярославович Тишкевич – концентрация «белорусского». Преподает (и весьма успешно) белорусский язык в белорусском же вузе (БГУ, естественно), все свое свободное время отдает делу благородному и достойному – возвращает согражданам своим нерадивым потерянную белорусами идентификацию, фундамент которой сильно пошатнула соседствующая Российская Федерация, не иначе как «своей территорией» и «малороссией» Родину нашу не именуя.

Как и любой другой скучный обыватель, пускай даже и уверенный в своей самодостаточности, имеет семью, состав которой исчисляется тремя живыми единицами – женой Василисой да двумя дочерьми: Олесей и Алесей. Родителей своих Ян Ярославович сильно любил и с почестями похоронил, когда те, практически одновременно, с миром почили, словно один не мыслил свою жизнь без другого (стоит отметить, что данное «происшествие» Ян Ярославович пережил стойко и почти хладнокровно, свято веруя, что в той, божественной Беларуси, предкам его будет если не лучше, то уж по-крайней мере не хуже).

По божьему веленью, по чиновничьему хотенью случилось так, что личное присутствие нашего героя потребовалось в соседской «ворожьей и шляхетской» Польше, где, тем не менее, и порядочные люди существовали: в прекрасном городе Вроцлаве какой-то из белорусских центров (сплошь состоящий из поляков, правда) задумался таки об истории соседнего государства и о ее, соответственно, незнании, ибо ассоциативный ряд, всплывающий в голове у любого поляка при упоминании слова «белорус», был довольно краток и исчислялся всего тремя словами – «виза за покупками». Фонетическое созвучие этих слов в сердцах белорусов отзывалось теплом и нежностью.

Однако Ян Ярославович, с переменным успехом прожив на матушке-земле ни много, ни мало сорок два года, так и не удосужился побывать за границами собственного государства, считая все территории, располагающиеся к западу от «голубоокой» оплотом капитализма, разврата и пошлости, поборником которых мнил себя, сколько помнил.

И все же долг – чувство неискоренимое, в самом сердце белоруса укрепившееся; да и близнецы давно соблазняли папу на предмет покупки планшетов, стоимость которых в Польше, как известно, на порядок ниже (что Ян Ярославович, ярый противник капиталистически настроенной экономики, объяснял тем, что «качество ихней продукции забугорной хуже, чем у белорусских аналогов!» Тезис этот, правда, представлялся довольно сомнительным, ибо еще не пробил тот час, когда «Горизонт» посмеет осчастливить нас линейкой современных планшетников).

Тем не менее, собрав вещи, жизненно необходимые в командировке (Библия на белорусском, молитвослов на том же и несколько романов Короткевича), Ян Ярославович отправился в аэропорт, откуда должен был отлететь прямиком во Вроцлав.

Удобно устроившись в кресле самолета «Белавиа», тут же отказавшись от предлагаемого обеда, в состав которого входили ненавистные националистически настроенному желудку Яна Ярославовича «заморские гамбургеры», главный наш герой мирно погрузился в царство Морфия, и на этот раз встретившего его чудными видениями.

Снились Яну Ярославовичу обе его девочки, резво бегущие по ржаному полю, поющие неизменную «Купалинку», собирающие неувядающие венки из полевых цветов. Блаженная улыбка, не покидавшая уст Яна Ярославовича во все время глубокого сна, привычного в самолетах, вызывала небольшие подозрения у его соседей, наталкивая тех на мысли толка довольно сладострастного. Ну да бог с ними, окаянными!

[See image gallery at litary.net]

Пробудился Ян Ярославович аккурат для того, чтобы успеть ознакомиться  с прелюбопытнейшей статьей, напечатанной в «Аргументах и фактах» – бесплатно раздаваемой в самолете газете (свежесть которой казалась весьма сомнительной). Статья эта название имела «Русский медведь», и, как и сказано ранее, великое множество интересной информации в себе содержала.

«Иван Михайлович Сидоров, гражданин Москвы, по профессии – преподаватель географии, по призванию – путешественник, да и просто добрейшей души человек задумал несколько недель тому идею интересную и опасную: путешествие в Америку на автомобиле. А так как Иван был человеком дела, то тут же мысль свою в жизнь и претворил, загрузив машину необходимыми продуктами, навигатор нужными картами, и отправившись покорять сначала европейские, а затем и американские дороги.

В европейской части пути проблем с машиной у путешественника не возникло (что лишний раз доказывает качество продукции отечественного автопрома, ведь в свой вояж Иван отправился на «Ладе Калина»), однако по прибытии в Новый Свет, практически сразу после схождения с атлантического парома соотечественнику нашему пришлось совершить непреднамеренную остановку, в ходе которой он и узнал, что верный конь его железный все же не выдержал огромных нагрузок и дал сбой – аккумулятор разрядился.

Тем не менее, Иван Михайлович докатил свой автомобиль до ближайшего здания, на первый взгляд показавшегося фермой. Табличка на входе подтвердила ожидания: «Фермерские угодья Сэма Уошингтона». 

Дальнейший рассказ пойдет от лица непосредственного участника событий – Ивана Михайловича Сидорова, спасшегося практически чудом.

«Ну так пошел я, значит, на ферму эту, а оттуда мне навстречу – мужик, крепенький такой, в этом, как его? Комбинезоне джинсовом, с лопатой в руке. Я и говорю ему:

– Хэллоу, май френд, ай нид хелп!

Ответил он мне тогда солидно, конечно – как огрел меня лопатой по башке! Ну и отключился я, естественно.

Очнулся в клетке уже, выставленной на заднем дворе. Фермер этот, увидев, что очухался я, в дом-то зашел, да с балалайкой – русской, настоящей, я еще удивился тогда – и с бутылкой водки сразу и вышел.

– Тэйк ит, – говорит, – энд юз фо дэстинейшн. Ю ноу, вот ай мин, – и дает мне, значит, принесенное.

Я, ясное дело, поначалу отказываться стал, однако Сэм – а это был именно он – тут же схватил свое орудие, с которым я уже свел свое знакомство, так и перестал я артачиться, забренькав на балалайке да водочку с горла попивая. Фермер смотрел на меня и от радости щерился.

Дальше, стало быть, и того хуже – посадил меня в фургон да по всем ближайшим городам и весям возить меня стал, детишкам и взрослым показывая, приговаривая:

– Тру рашн бэар, е!

[See image gallery at litary.net]

Слава Богу, забрел он как-то со своим представлением в поселение эмигрантов русских, которые и спасли меня, позвонив в полицию. Оттуда передали меня посольству, а уже потом отправили домой. Машину, гады, так и не вернули!»

Вывод из этой жестокой, но в то же время весьма поучительной истории напрашивается сам собой: система образования нашего государства должна гораздо больше внимания уделять непосредственно произношению иностранных языков. С целью усовершенствования подобного рода программ министерством образования уже выделены субсидии».

«Жуть какая, – подумал Ян Ярославович, откладывая газету. – А впрочем, поделом им, опричникам поганым!»

Самолет благополучно совершил посадку во Вроцлаве. Сойдя по трапу, Ян Ярославович осознал, что часом ранее, отказавшись от обеда, подписал своему желудку приговор на неопределенный срок: тот уже завел свой мотор и звуки издавал беспощадные. К счастью, за долю секунды срок приговора стал вполне определенным, так как увидел Ян Ярославович прямо перед собой лоток с жарившейся картошкой, так милой белорусскому чреву. Туда и направился.

За незначительный отрезок времени, проведенный в пути к спасительному картофельному оазису, герой наш успел заметить странную особенность: поляки, встречавшиеся ему по пути, все, как один, смотрели на него либо с нескрываемым удивлением, либо с плохо скрываемым страхом. Однако считая эти взгляды исторически обоснованными да делая скидку на свой на предельной громкости урчащий желудок, Ян Ярославович на эти взгляды внимания не обращал.

На подходе к лотку Ян Ярославович дал отмашку своей мозговой деятельности, целью которой стало сопоставление белорусского языка с польским (которого он не знал, и, кроме того считал беспардонным и неудачным плагиатом своего родного языка), с последующим речеизвлечением высказывания более или менее ясного.

Однако высказаться наш герой не успел, так как, вовремя заметив хищный взгляд продавца и руку того с ножом, уже прошедшую половину пути до его, Яна Ярославовича, тела, бросился вприпрыжку, куда глаза глядят. Глаза его глядели на типичный домик при аэропорте, жители которого, наверняка, не иначе как криком друг с другом не изъяснялись, а телевизор смотрели на максимальной громкости.

Обезумев от страха, Ян Ярославович дернул дверь, оказавшуюся открытой, и попал в помещение, практически не отличавшееся от любой белорусской квартиры. Отчасти от ужаса, отчасти от отдышки Ян Ярославович так и не смог вымолвить ни единого словечка, хотя хозяйка квартиры уже вышла откуда-то слева и теперь с недоумением взирала на неожиданного гостя.

Но удивление ее быстро исчезло, и, ласково улыбнувшись, она повела нашего героя – все еще пребывающего в состоянии перманентной немоты – туда, откуда сама минуту назад вышла. Комната оказалась кухней, где хозяйка тут же поставила на огонь сковородку, готовясь, видимо, что-то жарить.

[See image gallery at litary.net]

«Дети голодные, небось», – только и успел подумать Ян Ярославович, а в следующую секунду мысль его поимела совершенно иной характер – хозяйка, обернувшись к Яну Ярославовичу лицом, держа в руке уже знакомый ему острый и опасный предмет, медленно пошла на гостя, не забывая, конечно, вожделенно на того поглядывать.

Враз опомнившись, Ян Ярославович опрометью выскочил из недоброжелательного дома, благо что дорогу до двери все еще помнил. Выбежав на улицу, вне себя от страха, Ян Ярославович приметил полицейского, стоявшего в некотором отдалении.

«Боже мой, этому дурдому сейчас придет конец!», – думал наш запуганный герой, подбегая к полицейскому.

– Хэлп! – заревел Ян Ярославович, вспомнив единственное английское слово, которое знал.

– O mój Boże! Mówiący ziemniak!* – воскликнул в ответ  полицейский и был таков.                                                

* О Боже, говорящая картошка! (польск.)

Поговаривают, что написанная братьями Стругацкими 44 года назад фантастическая повесть о космическом путешественнике Максиме Каммерере сейчас актуальна как никогда…

Поезд мчался, поезд уносил куда-то вдаль.

Даль… Она как время: ее невозможно увидеть, поймать, в ней нельзя побывать. Даль – она всегда впереди. Даль проносится мимо, лишь на долю секунды ты можешь поймать ее, и она остается позади. Будущее – миг – прошлое.

Утренний дизель «Брест-Пинск». Южный форт страны и столица Полесья соединяются двумя длинными рельсами и множеством шпал между ними. И людей несет, людей качает и подбрасывает, люди спят, смеются, пьют пиво или разгадывают кроссворды, не глядя в окна.

А мимо проносится даль. Мимо проносится время, пока они, уткнувшись в пустые книги, смотрят пустыми глазами и качают пустой головой в такт движению времени. Будущее – миг – прошлое.

Максим Каммерер мчался вместе со всеми, но не читал, не спал и даже не отмежевался ото всех наушниками. Он не мог себе позволить уйти в себя, отвлечься от происходящего вокруг. Возможно, он видел все это в последний раз.

Разглядывать людей приходилось исподлобья, согнувшись в три погибели: высокий рост всегда выдавал Мака, как бы он не втягивал голову в плечи. А сейчас никак нельзя было стать узнанным. Сегодня Неизвестные отцы изменили текст утреннего послания, и теперь вся страна ненавидела и искала гнусного хонтийского предателя, высоченного блондина-дубину, который поставил под удар священную свободу народа.

Максим двигался в направлении полесских болот. Он понимал, что сесть в поезд было почти так же опасно, как прогуливаться у участка общественной безопасности. Но вчера ночью связной, предупредивший о том, что Отцы готовят удар, настоятельно рекомендовал сесть именно в этот поезд, только не на станции «Брест», а хотя бы в паре километров от города. Поезд отходил еще до утреннего лучевого удара, а выродками было замечено, что двигаясь в пространстве на достаточной скорости, люди поддаются влиянию в гораздо меньшей степени.

И все равно, в миг, когда по всей стране включились башни, транслирующие послание, Маку пришлось вместе со всеми радостно петь гимн, а потом, когда был передан сигнал о гнусном предателе, с ненавистью потрясать кулаком и выкрикивать проклятия. Впрочем, все кончилось быстрее, чем обычно и люди снова впали в особое оцепенение, в котором они проводили большую часть жизни.

Мак разглядывал пассажиров, любовался природой за окном и размышлял о том, что же нужно делать дальше.

В городе, из которого Максим сейчас спешно уезжал, осталась Рада. Она рвалась ехать с ним, но он запретил. Он не желал ей такой жизни. Такой жизни, которой жили эти люди, он не желал бы никому. Когда Максим узнал о настоящем назначении башен противобаллистической защиты, о том, что с их помощью вся страна зомбируется, это просто не уложилось в его голове. Это было настолько чудовищно для жителя Мира Полудня, в котором слово «гуманизм» вкладывалось в уста младенцев и передавалось с молоком матери, что межгалактический путешественник испытал настоящий шок. Такой вопиющей подлости не увидишь, казалось, нигде. Только на этой несчастной планете, которая отстала в развитии от Галактики на несколько десятков столетий.

Хотя Мак еще не знал, что творится в других странах. Поэтому он хотел перейти южную границу. Но попытаться сделать это в особо охраняемом Бресте было равноценно самоубийству. В Пинской пограничной группе же служил Гай, брат Рады, друг Мака, которому в очередной раз промыли мозги. Но Мак надеялся привести его в норму, надеялся, что они вместе пересекут границу и Гай избавится от влияния лучей, держащих в тисках всю страну.

Покачиваясь от движения поезда, обо всем этом думал Максим Каммерер, межгалактический путешественник, попавший в аварию и рухнувший на неизвестную планету четыре месяца назад.

Что ждет его впереди? Будущее – миг – прошлое…

Продолжение следует

…Великий комбинатор вот уже сорок седьмую минуту стоял в пробке на проспекте Машерова. За все эти минуты автомобильная очередь продвинулась метров на тридцать.

– Это возмутительно! Центр Европы! Нет, это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже..  В Рио-де-Жанейро бы такого себе никто не позволил, – звучным голосом возмущался великий комбинатор, покуривая трубку за рулем своего элегантного жигуленка.

–  Мрак! – согласилась Эллочка Людоедочка, в девятый раз подкрашивая свои пухлые губки.

– Западная столица Беларуси, а дороги как в Зимбабве, – продолжал Остап. – Вы бывали в Зимбабве?

Эллочка мотнула головой и одернула свою короткую юбку. Заграничное слово «Зимбабве» в ее словаре отсутствовало. «Не учите меня жить», — машинально подумала она.

– Это прекрасная страна, прекрасная! – воскликнул Бендер, выпустив из носа две тонкие струйки дыма. – Помню, как гостил у короля Широкое сердце. Но я его называл короче – Ширик.

Мимо в объезд пробки с воем пронеслась скорая помощь.

– А кому-то хуже, чем нам с вами, Элла, – задумчиво сказал водитель желтых жигулей, поправив свою белую капитанскую фуражку.

– Блеск, – устало зевнула пассажирка.

Время клонилось к вечеру. Брестчане по всему городу выбегали с работ и мчались по домам. Не то, чтобы мчались – садились в личные автомобили или плотно набивались в недра общественного транспорта, свисая со ступеней маршруток и троллейбусов, прижимаясь к окнам автобусов, и печально ожидали, когда везущие их машины смогут тронуться с места.

Остап решительно отпер дверь и, не менее решительно обойдя автомобиль, открыл багажник. Там среди карт забытых сокровищ, орденов за особые заслуги, книг по юриспруденции и вороха белых фуражек притаился железный зверь. Звали его коротко и ностальгически – «Аист».

– Бендеры не сдаются! – воскликнул великий комбинатор, извлекая велосипед из жигулей.

Странную парочку – средних лет импозантный мужчина в клетчатом жакете и ослепительной фуражке и молодая особа в особенно коротком платье, сидящая на раме велосипеда, – провожали восхищенными криками все обитатели пробки.

– Вперед! К великим делам, друзья! Не сдавайтесь! – ободряюще кричал гражданам Остап, счастливо удаляясь вершить чьи-то судьбы. – Брест – всемирная велосипедная столица! Ура, товарищи!

«Ураааа!» – подхватили брестчане, ободренные непоколебимой верой великого комбинатора.